№79 #заметки_ESG_начальника

В предпоследний день 2023 года случилось долгожданное событие: Правительство РФ утвердило таксономию социальных проектов – таким образом, в стране теперь есть национальные критерии проектов зелёного, адаптационного и социального спектра.

Эксперты единодушны, что этот документ предоставит участникам рынка возможность лучше учитывать российскую специфику по направлениям устойчивого развития.

Одна из целей новой таксономии – это избежать риска «социального камуфляжа», когда обычную деятельность компании маскируют под социальный проект.

Ожидается (хотя детальной информации пока нет), что можно будет выпускать социальные облигации под социальные проекты, верифицированные в соответствии с новой таксономией. Также можно будет привлекать кредитные средства от российских банков на более выгодных условиях.

Но меня как человека два десятка лет занимающегося социальными инвестициями в корпорациях, чтение документа не раз и не два заставляло озадаченно чесать затылок.

Приведу пример. Возьмём самые обычные образовательные грантовые конкурсы, которые есть в портфолио, наверно, каждой мало-мальски значимой российской корпорации.

Проводится конкурс – и лучшие студенты или школьники получают гранты или стипендии от местного бизнеса. За последние тридцать лет такие программы «вывели в люди» немало талантливой молодёжи.

И это считается хрестоматийным примером программы социальных инвестиций.

Ну, или считалось до 2024 года.

Дело в том, что грантовая поддержка обучающихся считается «социальным проектом» по новой таксономии только, если её получателями являются люди из социально-незащищённых категорий (члены малоимущей семьи, дети-сироты и т.д.).

То есть сейчас, если следовать букве социальной таксономии (и если не последует каких-то официальных разъяснений), грантовые образовательные программы крупного бизнеса «скукожатся» в цифрах.

Скорее всего, только та часть грантов, которую будет получать молодёжь из требующих особого внимания категорий, будет теперь пониматься как «социальный проект»!

Что будет с грантами, которые раньше могли получить и способные дети из «обычных» семей?

Продолжит ли бизнес такие программы, если они де-юре перестанут считаться «социальными инвестициями»? И сможет ли бизнес продолжить такие программы? И не потребуют ли со способных «обычных» школьников налог на прибыль? Не будут ли налоговики считать такие гранты подозрительными безвозмездными займами?

Похожая история с темой жилищного строительства. Судя по документу, строить жильё для своих сотрудников с тем, чтобы это считалось «социальным проектом», теперь корпорации смогут только если 50% квадратных метров будут уходить людям, относящимся к социально-защищаемым категориям.

Это благой подход, его можно только приветствовать. Вот только вопрос, не пропадёт ли у компаний желание вкладываться рублём в строительство многоэтажек для своих работников?

К слову, «льготников» корпорации доселе тоже не забывали. По согласованию с местными администрациями обычно 10-20 процентов возводимых квадратных метров передавались местным властям – и те уже распределяли эти новые квартиры по стоящим в очереди на улучшение жилищных условий.

Идём дальше. Если следовать букве «социальной таксономии», то «социальным проектом» будет считаться вся сумма, которую потратят на создание частной образовательной организации (например, частной школы) – если всего лишь 2 процента (!) тамошних учеников будут относиться к социально-защищаемым категориям.

В чём логика создания таких преференций для вовсе не бедствующих в России частных школ? И можно ли называть «социальным проектом» столь прибыльный бизнес? Вопросов бы не было, коль «льготниками» в стенах частного образовательного учреждения стала бы треть учеников – но давать «красивый» статус за два процента? На мой взгляд, это спорно.

А тут ещё социальными будут названы инициативы малого и среднего бизнеса по созданию в удалённых районах рабочих мест. Нет вопросов в высокой общественной значимости таких начинаний. Есть вопросы, как избежать злоупотреблений, если в маленьком селе в высоких горах или в бескрайней тундре (в буквальном смысле за 500 км от административного центра) на бумаге сочинят десяток «мёртвых душ».

Сразу оговорюсь, что законодателя упрекнуть особо не в чем.

Насколько я понимаю, почти всё написанное в социальной таксономии (например, какие категории населения нуждаются в особой поддержке) основано на давно действующих нормах российского законодательства.

Да, мы как профессионалы из корпораций знаем, что стипендии для бизнеса для талантливой молодёжи, в том числе из обычных семей, – это хороший социальный проект. Однако это бытующий с середины 1990-х годов не записанный ни в каких законах консенсус, своего рода «корпоративный обычай» и сама собой сложившаяся традиция.

(Как бабушки, торгующие яблоками со своего сада на остановке, – без медицинских книжек и разрешений на реализацию плодоовощной продукции).

Итак, утверждение таксономии социальных проектов – это важное событие и большой шаг вперед.

В то ж время нельзя исключать существенной перекройки ландшафта корпоративных социальных инвестиций в России.

Многое будет зависеть от размера и формата тех преференций, которые будут получать «социальные проекты», верифицированные по новой таксономии.

Ещё больше историй про устойчивое развитие на моём Telegram-канале @заметки_ESG-начальника.