№33 #заметки_ESG_начальника

Когда в бизнес-классе авиалиний раздают меню, то названия блюд там звучат по-особенному торжественно и сложносочиненно: например, «палтус с савойской капустой и морковью, подается с картофельным соусом».

Однако, когда стюардесса вновь появляется, чтобы записать заказ, то все отвечают односложно: «Курица», «Рыба» или «Говядина».

Неохота тратить время, чтобы вдаваться в детали. Всех интересует некое пакетное решение, которое решит проблему – в данном случае утолит голод.

Хотим мы того или нет, но с концепциями корпоративной социальной ответственности примерно то же самое.

Сколько ни говори, что ESG – это что-то core-to-business (ключевая функция для бизнеса), но директора и владельцы компаний чаще всего не готовы совсем уж с головой погружаться в тему. Других проблем хватает.

Среднестатистический капитан бизнеса или администратор высокого ранга экономит усилия. Ему не надо «великолепно», ему хватит и «достаточно хорошо».

Что у нас, что за границей руководителю применительно к корпоративной социальной ответственности важны не детали, а знакомые понятные фреймворки (рамки, форматы), они же «пакетные решения».

Те самые пресловутые «курица», «рыба» или «говядина».

Западный начальник знает три положения тумблера: ESG, «корпоративная социальная ответственность» и social performance (социальные вопросы). Это основные концепции, которые за последние двадцать лет вбивали в его голову на различных семинарах.

В России тоже всё чётко и понятно. На слуху у чиновников и бизнесовых директоров были и есть три модели взаимоотношения бизнеса и общества:

• дореволюционная благотворительность,
• корпоративные социальные практики советского времени и
• постсоветская корпоративная социальная ответственность (ESG в разных ипостасях).

До недавнего времени первые два из этих российских КСО-форматов были не более чем историческими этапами корпоративной благосферы.

В самом деле, интерес к советским практикам оживился не больше десяти лет назад с подъёмом волонтерского движения – до этого любой разговор так или иначе упирался в многократно заклеймённую тему «корпоративного патернализма».

А дореволюционные эколого-социально-управленческой форматы осмыслялись разве что в виде этнографических списков – то есть считай, что никак. Немногочисленные книги просто перечисляли купцов и промышленников, а также открытые ими больницы, богадельни и школы.

Но вдруг многое поменялось.

У ESG-концепции (и вообще западных форматов корпоративной социальной ответственности перед обществом) в России возникли проблемы.

Одни с беспокойством наблюдают, как «западное» происхождение ESG-концепции потихоньку делает её все менее желанной в обществе. И вызывает всё больше критики то тут, то там – благо что пока не со стороны медийных или официальных фигур.

Конфронтация с коллективным Западом – это, очевидно, надолго. Потому и возникают вопросы, что будет, если токсичность вестернизированных практик будет зашкаливать.

Многое в западных форматах КСО поблекло после того, как зарубежные коллеги оказались неспособны ‘walk the talk’ (подкреплять слова делами) – да и собирались ли? Например, за клятвами в верности климатической повестке практически моментально последовал разворот на 180 градусов с расконсервацией угольных станций – как только комфорт европейского бюргера оказался под угрозой.

Вы скажете, что российский бизнесмен – это кто угодно, но не страстный адепт климатической повестки. Даже в более спокойные времена взгляд гендиректора вряд ли туманился от слёз при мысли о подтопленной в 2100 году Венеции. С чего бы он закручинился от новостей, что где-нибудь под Мюнхеном раскочегаривают было закрытую угольную теплоэлектростанцию?!

Да, всё верно. Но для российского руководителя «виляние» туда-сюда и «кувырки в воздухе» – это как-то не по-пацански. В общем, неустойчивое поведение сторонников устойчивого развития не прибавило очков эколого-социально-управленческой повестке.

К тому же многие из тех, кто был в России драйверами ESG-движения, на ходу соскочили с этого поезда. Речь прежде всего о «зелёном финансировании», но не только.

Чтобы дать диагноз тому, что сейчас происходит с ESG-концептом в России, идеально подходит английское слово ‘compromised’.

Дословно на русский язык переводится как «скомпрометирован», но это не совсем верные оттенки смысла. ESG-повестка в России не опорочена или опозорена, а именно ‘compromised’.

То есть имеются подозрения, что она поломана или под угрозой поломки. И есть опасения, что сейчас или в ближайшем будущем (через месяц, через год) не сможет в полной мере выполнять свою функцию.

Никто прямо сейчас не выбрасывает трёхбуквенную концепцию на свалку истории. Но все начинают оглядываться по сторонам, присматривая на всякий случай «план Б».

И всем представляется, что, если оставить ESG за скобками, то есть свои исконные (если не сказать посконные) варианты, и их аж целых два – дореволюционное КСО и его советский аналог.

Это видно уже и на тематических конференциях, и на семинарах. Например, заговорили про желательность изучения дореволюционного опыта. Кое-кто склоняется к тому, что «честное купеческое» влёт перебьёт какой-нибудь ESG-рэнкинг. Всё больше лестных слов и про советские корпоративные социальные практики, чемпионство среди которых – за корпоративным волонтёрством.

На мой взгляд, поиски такого «плана Б» не приведут ни к чему хорошему, а будут откатом назад. Более того, в этом есть и опасность, причем не только для сферы, которую мы привыкли отождествлять с ESG-повесткой, но и в целом для развития российского общества – и даже для устойчивости государства.

В самом деле, «дореволюционная ESG», или «КСО по-купечески» более-менее соответствовала потребностям того российского общества, которое было сто – полтораста лет (!) назад. Советские корпоративные практики социальной ответственности были придуманы для социума полувековой (!) давности.

Какие инсайты мы собираемся пойти поискать в дореволюционной КСО более чем столетнего возраста? Двенадцатичасовой рабочий день? Детский труд? Масштабные заводские стачки, переходящие в перестрелки с полицией?

Тогда было другое общество, которое отличается от нынешнего, как небо от земли.

Найдите в Ютьюбе киноролик, снятый на Тверской улице Москвы в мае 1896 года (ищите по словам: May 1896 – Tverskaya Street in Moscow, Russia). Два заезжих французских киномеханика просто поставили свою камеру на многолюдной улице и записывали всё происходящее.

Просто посчитайте, сколько мужчин и сколько женщин появилось в кадре за 52 секунды этого короткого видео.

За минуту по Тверской улице в разгар дня прошли по тротуару или проехали по мостовой в открытых бричках 46 мужчин и всего пять (!) женщин.

Сейчас где-нибудь в Йемене женщины и то чаще появляются на улице!

Да и вообще… Революция 1917 года наглядно показала, что население дореволюционной России достаточно, скажем так, скептически оценивало способность династии Романовых понять и удовлетворить социальные запросы людей (будь то образование, здравоохранение и прочее).

Многим покажется, что советские практики корпоративной социальной ответственности – это другое дело.

В самом деле, в 1930-х эти практики содействовали индустриализации страны, в 1940-е годы не без их помощи экономика и общество были мобилизованы на защиту Родины. А сейчас как раз заговорили о необходимости «новой индустриализации» и о том, что российскую экономику может ждать «мобилизационный» путь развития.

Но опять-таки, те практики были хороши, эффективны и прогрессивны для своего времени – где-то с 1930-х по конец 1960 годов прошлого века.

Миллионы людей из крестьян превращались в индустриальных рабочих, а деревенский общинный уклад менялся на городской. Персонал обычного завода исчислялся тысячами человек, отчего предприятие становилось центром экономической, социальной и культурной жизни для десятков тысяч сотрудников и членов их семей. Сейчас с автоматизацией и модернизацией народу у конвейера нужно совсем чуть-чуть – потому современное предприятие уже вряд ли когда-либо будет «центром вселенной» в той или иной локации.

Да что далеко за примерами ходить. Позавчера премьер-министр Михаил Мишустин распорядился создать в стране два новых бронетанковых завода Минобороны. СМИ пишут, что предельная численность работников этих предприятий составит соответственно 365 и 227 человек. Да в советское время по столько человек могло работать в одном цеху!

Это в 1950-х люди в кинофильме пели «Мне ни на что не променять // Ту заводскую проходную // Что в люди вывела меня», отдавая должное индустриальному производству как универсальному «социальному лифту».

Но не сейчас, когда численность промышленных рабочих сократилась по сравнению с советским временем, наверно, раз в десять. Универсальность стратегии жизненного успеха через заводской цех – под большим вопросом.

Коллективные трудовые практики (вроде субботников), активно залезавшие в личное время и досуг, были привычны, необременительны и интересны для вчерашних селян. Но даже у советского человека 1980-х годов они вызывали скуку, а то и отвращение.

В конце 1980-х годов я был младшеклассником, рос в Заводском районе города Саратова. Мои родители работали на одном из многочисленных заводов – так что и они, и их коллеги хлебали полной ложкой корпоративные социальные практики того времени. Мягко говоря, без всякого удовольствия.

Впрочем, и нас, детей, усердно привлекали к каким-то квази-субботникам с подметанием пришкольных дорожек – видимо, готовя будущих индустриальных солдат.

Так что и советские корпоративные практики вряд ли сгодятся для третьего десятилетия XXI века.

Как я уже сказал, в своё время и дореволюционная КСО, и её советский аналог были весьма прогрессивны и двигали страну и общество вперёд, но взятие на вооружение этих старых образцов сейчас было бы сползанием в демодернизацию.

Движением не вперёд, в будущее, а назад в прошлое.

Есть серьёзные причины, по которым современным россиянам важна постсоветская ESG-повестка:

• Серьёзное отношение к охране окружающей среды, заставившее те же предприятия в последние годы отойти от привычной практики «если что, просто заплатим штраф».
• Важный запрос на прозрачность управленческих практик и на дополнительные элементы контроля за тем, кто и как командует в компании.
• Бизнес обязан взаимодействовать со стейкхолдерами – даже крупные корпорации должны учитывать мнение населения по важным для людей вопросам.
• Серьёзный пласт требований, относящийся к оценке экологического и социального воздействия: живущие поблизости люди, активистская группа или даже отдельный человек имеют право голоса в решении быть, не быть или быть на каких условиях крупному производству неподалеку.

Этот список можно продолжать.

Собственно говоря, задача в том, чтобы признать для самих себя, что ESG-повестка не какая-то специфически западная, а, напротив, прямо и просто соответствует запросу российского общества на современном этапе.

И надо продолжать активно её использовать, раз и навсегда закрыв вопрос про её замену каким-то другим фреймворком.

Как ни странно, пример можно брать с российских автопроизводителей.

В конце августа АвтоВАЗ снова начал выпускать машины с подушками безопасности – после двухмесячного перерыва с конвейера сошли первые автомобили «Лада Гранта», оснащённые этой системой безопасности.

А ведь ещё два месяца назад российский автоконцерн был вынужден клепать машины без АБС и подушек безопасности – после того, как сбежали их зарубежные партнеры. Компания пока не нашла нового поставщика антиблокировочных систем взамен убежавшего Bosch, а вот проблему с эйрбегами удалось решить.

Автопроизводитель не решал «раз деталь западная, то нам такая не нужна». Нет, он подобрал такую же по характеристикам подушку безопасности и наладил производство уже с ними.

Думаю, что с с западной – незападной ESG подход должен быть таким же.

В наших общих интересах.

#социальный_антрополог_на_службе_у_корпораций

Иллюстрация: Дарья Азолина