В ближайшие месяцы десятки тысяч заключенных могут прийти работать на промплощадки ведущих российских предприятий. О каких рисках надо подумать капитанам отечественной индустрии (и ESG-специалистам)?

31 января президент Владимир Путин одобрил идею министра юстиции Константина Чуйченко заменить для ряда заключенных в колониях лишение свободы на принудительные работы. Об этом сообщается на сайте Кремля.

По словам главы Минюста, на данный момент применить эту меру можно для 100 тысяч человек.

Судя по всему, многие (если не все) из выходящих на принудительные работы зеков будут трудиться в крупнейших промышленных компаниях или рядом с ними на территориях их присутствия.

По крайней мере, осуждённые в тестовом режиме уже работали на строительстве Байкало-Амурской магистрали. Федеральная служба исполнения наказаний (ФСИН) договаривалась с руководством Красноярского края и администрацией Норильска о привлечении осужденных к очистке арктических территорий от загрязнений.

Также тюремное ведомство интересовалось, нельзя ли на золотых приисках Магаданской области заменить иностранных мигрантов на отечественных заключенных.

По словам Чуйченко, преимущество подобной меры состоит в том, что люди могут работать, получать деньги и готовиться к выходу в свободную жизнь.

Как всё это будет осуществляться «на земле», ещё не очень понятно – деталей пока нет. Однако, по всей видимости, новая практика будет некой реинкарнацией советской практики принудительных работ, в обиходе именовавшаяся «химией».

Тогда, в Советском Союзе отправленный на принудительные работы заключенный обязан был сдать паспорт в спецкомендатуру, жить в спецобщежитии с дежурным милиционером на входе и работать на определенном промышленном предприятии.

Таким «постояльцам» был запрещён алкоголь, а наружу их выпускали только по разрешению дежурного или в выходные дни – ну, в теории. На практике отбывающим наказание просто приходилось применять известного рода сноровку, если они хотели «заложить за воротник» или совершить променад по улицам города.

Вообще говоря, мысль вывести зэков на работу находит много сторонников и в российском обществе: по данным ВЦИОМ, 71% россиян поддерживали идею ФСИН привлекать к работе заключенных вместо мигрантов.

Я тоже согласен, что масштабный проект про реинтеграцию заключенных в нормальную жизнь – в интересах общества. Но выигрыш общества в целом не обязательно означает выигрыш для всех и каждого: на кого-то лягут новые риски и косты.

Очень вероятно, что этот кто-то, чьи интересы пострадают, – это тяжёлая промышленность и её сотрудники в регионах, куда (судя по имеющейся информации) и придёт пополнение из тюремных бараков.

Полгода назад я написал большую статью, какие риски могут быть у идеи «трудовой реабилитации на производстве» для компаний, которые работают на международных рынках или так или иначе с ними связаны. И не станет ли зэк, укладывающий шпалу или добывающий руду, приговором для взявшей его на работу российской промышленной компании, если та присутствует на иностранных рынках?

Медийная артподготовка в западных СМИ перед Олимпиадой в Пекине наглядно показала на китайском примере, что тема тюремного труда по-прежнему успешно используется как геополитическая и экономическая дубинка. Проблема «рабского труда уйгуров» не первый год исправно достаётся, как туз из рукава, когда речь заходит о призывах к санкциям и ограничениям в отношении Китая.

Но мы сейчас не об этом. За прошедшие полгода регуляторные, санкционные и репутационные риски, связанные с «тюремным трудом», принципиально не изменились – так что не будем к ним возвращаться. Для интересующихся, ту статью можно найти по этой ссылке.

Вернёмся же на родные просторы и поговорим о работающих в российской промышленности людях и их городах.

Тема для меня не чужая и даже, я бы сказал, личная – как для человека, родившегося и выросшего на промышленной окраине большого города и всю жизнь работающего в тяжёлой индустрии.

Итак, для кого новая правительственная инициатива может стать проблемой?

ВО-ПЕРВЫХ, это не самая хорошая новость для простого рабочего с завода, рудника, горно-обогатительного комбината или месторождения в провинции.

Не секрет, что российский рынок труда из-за нехватки кадров превращается в «рынок кандидата», когда волей-неволей компании вынуждены повышать зарплаты и увеличивать соцпакеты. Сейчас этот тренд дошёл почти до всех должностей, но начался он ещё несколько лет назад именно с рабочих специальностей.

Для промышленного рабочего эта смена ролей (работодатель вдруг перестал быть главным) давала надежду, что в ближайшие годы его доходы будут расти, а лучшие условия труда будут привлекать на рабочие специальности всё больше молодых людей.

Так что у среднестатистического работяги не много поводов радоваться тому, что на рынок труда войдут дополнительно 100 тысяч человек из исправительных колоний. Тем более, что новоприбывшие, скорее всего, будут не особо привередливыми по размеру оплаты труда. И уж они точно, в отличие от недовольного условиями и ставками обычного сотрудника, никуда не денутся с рабочего места.

ВО-ВТОРЫХ, среди потерпевших явно будут отделы персонала промышленных компаний: им станет труднее находить лучшие кадры.

Не без оснований труд в промышленности считается физически тяжёлым, в некомфортных условиях (в шумном цеху, а не в тихом тёплом офисе) – а тут ещё и прибавится дополнительный минус в виде довольно специфического контингента.

Мой отец как-то вспоминал, как в советские годы на их машиностроительном заводе (как и на многих предприятиях тогда) был литейный цех, который работал, что называется, «на тюремной тяге» – там трудились почти исключительно заключенные или вольнонаёмные из числа бывших зеков. Говорит, что обычные сотрудники предприятия туда без лишней нужды старались не заглядывать.

В-ТРЕТЬИХ, не самом лучшим образом новация Минюста может отразиться на владельцах промышленных предприятий, вошедших в эту ФСИНовскую программу. Понятно, что собственники бизнеса здесь скорее просто выполняют «социальный заказ», поручение от государства. Но в народе их будут обвинять во всех грехах, что, мол, хотят озолотиться на дешёвых тюремных руках.

В-ЧЕТВЁРТЫХ, все ведущие российские промышленные компании в последние годы тратят сотни миллионов и миллиарды рублей на программы «переизобретения» своих территорий присутствия, чтобы превратить их в «место для жизни», создать комфортные условия и обратить вспять отъезд трудоспособных жителей.

Дело спорится, работают агентства городского развития, реализуются амбициозные проекты, есть впечатляющие результаты. Преображаются проспекты и парки, новый импульс получили точки малого бизнеса, многие моногорода уже стали локациями с интересной культурной программой.

Вывод на работу сотни тысяч заключенных может стать влетающей в бок торпедой для многих из этих программ – если и то, и другое будет в одном месте. Причём даже если заключенные будут жить и работать за колючей проволокой без выхода в городские дворы и проспекты.

Почему? Если обращаться к опыту советской «химии», то выяснятся небезынтересные нюансы.

Работать бок-о-бок с людьми, отбывающими наказание, обычно желающих было немного – и цеха и подразделения, в которых работали «сидельцы», обычно доукомплектовывались вольнонаёмными из числа тех же зеков, которые отбыли свой срок.

В теории, это даже хорошо: человек освободился, но продолжает работать на том предприятии, в том же цеху (стабильный доход, человек потихоньку становится обычным членом общества – разве что живёт теперь не внутри стен из колючей проволоки, а снаружи).

На практике это часто приводило к компактному проживанию людей с криминальным бэкграундом и менталитетом в населённом пункте, отчего порой жизнь по тюремным понятиям плавно перетекала на улицы города.

(Это, кстати, главная причина, по которой в СССР обычные сотрудники старались обходить стороной своих находящихся под стражей коллег – вступив с ними в конфликт на работе, сотрудник рисковал в тёмном переулке получить «заточку» в бок от вышедших на волю дружков).

В последние месяцы были новости, как сразу в нескольких сибирских городках люди с тюремным прошлым подминали под себя весь населённый пункт, включая стоящие там воинские части, и «ставили на счётчик» боевых офицеров, безнаказанно собирая с них ежемесячную дань на протяжении многих лет.

Если госструктуры даже за профессиональных военных «впряглись» с многомесячной задержкой и явной ленцой, то не оставят ли они индустриальных рабочих моногородов и их семьи один на один с криминальной проблемой?

К слову, вовсе не факт, что отбывающие заключение будут жить и работать за забором – в советской «химии» доступ на городские улицы для отбывающих наказание часто был более-менее свободным.

Несомненно, что уже есть список промышленных компаний, которые решено включить в программу. С бизнесом явно велось предметное обсуждение, как оступившиеся люди будут на промплощадках перековываться в полноценных членов общества.

По логике, в этих обсуждениях должны были участвовать и отвечающие за ESG-вопросы со стороны бизнеса. Ведь и благополучие персонала (пресловутый wellbeing), и комфортная среда на территориях, где присутствует компания, – это теперь всё так или иначе относится к вопросам, связанным с ESG-повесткой.

Даже интересно, были ли в реальности такие обсуждения, и что ESG-корпораты сказали в ответ на «тюремную инициативу»?

Иллюстрация: Дарья Азолина