С «зоны» на промзону: что может пойти не так?
Последние 12 месяцев стали тревожным звоночком о том, что бывает, когда твоя промышленность, как и все другие, по самое не могу интегрирована в мировую экономику, но при этом смыслы и мотивации из «внешнего мира» почему-то плохо видны из России.
Еще год назад тема низкоуглеводородного будущего и углеродного налога Евросоюза (про которые во всём мире говорят уже много лет) в России обсуждалась исключительно в ключе «не боись, проскочим!». Не проскочили. Теперь на самых высоких заседаниях слышны алармистские возгласы, на проблемный участок спешно бросили опытного аппаратчика Анатолия Чубайса и всерьёз обсуждают создание «углеродной госкорпорации».
Свежая инициатива Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) о том, чтобы отправить заключенных работать на промышленные объекты, вызывает похожие вопросы: оценивал ли кто-то, насколько предложенное соответствует сложившимся в международной бизнес-практике понятиям «что такое хорошо и что такое плохо»?
И не станет ли зэк, укладывающий шпалу или добывающий руду, приговором для взявшей его на работу российской промышленной компании, если та присутствует на международных рынках?
Попробуем разобраться.
Удивление – пожалуй, это то чувство, которое у меня вызвали новости о планах отправить людей из тюрьмы на промышленные объекты.
Порой это выглядело как новости из двух параллельных непересекающихся вселенных.
Вот март 2021 года. В России ФСИН докладывает, что договорилась с мэрией Норильска и Краснодарским краем, что российские заключенные будут очищать Арктику.
А в мире в этом же месяце добивают хлопковую промышленность из Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая. Там, согласно расследованию одной из активистских организаций, предположительно на уборке хлопка использовался подневольный труд. Крупный fashion-бренд H&M рвёт контракты с местными производителями, несмотря на предыдущие тридцать лет сотрудничества.
Вот КНР ещё с 1991 года запретила продавать за границу что-либо произведённое при помощи труда зэков (так называемая система «ляогай» – трудового перевоспитания) – чтобы защитить от рисков свои предприятия.
А в России выгодоприобретателями от работы людей в тюремных робах предполагается сделать крупные промышленные корпорации с развитыми внешнеэкономическими связями – то есть лицо российской индустрии.
Вот в мире периодически ловят какую-нибудь небольшую провинциальную китайскую фабрику на использовании труда зэков – и тут же вносят её в «чёрные списки», «перекрывая ей кислород» всеми доступными способами. Каждый такой случай – это удача для «расследователей цепочки поставок» (supply chain investigators), такая профессия существует уже лет десять. Они «просеивают» информацию из китайских районных газет, «шерстят» местные китайские соцсети, объявления о тендерах и базы данных юридических адресов – чтобы при помощи перекрёстного анализа данных и косвенных улик вынести свой вердикт.
А в России официально и с высокой трибуны объявлено, что в июне первые шестьсот заключенных начнут работать на строительстве Байкало-Амурской магистрали – то есть торжественно указывают на российскую железнодорожную монополию РЖД как на бенефициара от работы людей в тюремных робах.
Тут одно из двух: или в высоких кабинетах были филигранно оценены и просчитаны все риски, связанные с инициативой ФСИН, – или, наоборот, про многие риски вообще никто не подумал (или не знал).
Будем надеяться всё-таки на первое.
Однако поговорим поподробнее о том, почему принудительный труд в третьем десятилетии XXI века может быть не очень хорошей идеей.
Старая «химия» на новый лад
В конце мая директор Федеральной службы исполнения наказаний (ФСИН) Александр Калашников предложил активнее привлекать заключенных к тем работам, на которых сейчас заняты трудовые мигранты. Отбывающие наказание будут жить в общежитии или снимать квартиру, а также получать достойную зарплату, пояснил глава ведомства.
В июне первые шестьсот заключенных начнут работать на строительстве Байкало-Амурской магистрали. ФСИН также уже договорилась с руководством Красноярского края и администрацией Норильска о привлечении осужденных к очистке арктических территорий от загрязнений.
Сейчас, по словам Калашникова, его ведомство обсуждает с властями Магаданской области, нельзя ли на золотых приисках заменить иностранных мигрантов на отечественных заключенных.
«И мы решим трудовую проблему, и произойдет та самая социализация», — убежден директор федеральной службы.
Российский Минюст тоже высказался «за». Не видят проблем с инновацией и в Совете при президенте по правам человека.
Мысль вывести зэков на работу находит много сторонников и в российском обществе: по данным опроса ВЦИОМ, 71% россиян поддержал идею ФСИН привлекать к работе заключенных вместо мигрантов.
Очевидно, что речь идёт о реинкарнации так называемой «химии» советских времён – так в разговорном языке называли принудительные работы. Заключённый был обязан жить в специальном общежитии и работать на определенном предприятии или стройке народного хозяйства.
Полвека назад эта схема работала. Видимо, предполагается, что она будет работать и сейчас.
Но за прошедшие десятилетия многое изменилось – не узнать ни российские реалии, ни внешний мир.
Как выглядит инициатива ФСИН отправить заключенных на рабочие места с точки зрения корпоративной социальной ответственности (КСО)?
Мы будем говорить о «международной КСО» в её предельно узком, прикладном значении – как о своде чётких, довольно однозначных и чаще всего не подлежащих обсуждению правил. И которая часто выступает «дубинкой» в конкурентной борьбе.
Хочешь – не хочешь, этим правилам де-факто должен следовать весь промышленный российский бизнес, который имеет интересы за рубежом, – то бишь, считай, вся крупная промышленность за исключением разве что оборонки.
Оживить призраков прошлого
Как уже отмечено многими комментаторами: первое что приходит в голову при словах «зэки, работающие на северах» – это весь набор ассоциаций, связанных со словом ГУЛАГ.
Нет тех, кому эта мысль не пришла бы в голову. Идею ФСИН сравнивают с ГУЛАГом оппозиционные средства массовой информации. «Новая газета» предрекает страшные времена: «судя по всему, «арктический проект» тюремщиков станет одним из первых этапов в формировании новой лагерной экономики в России».
Однако и у вполне лоялистского журнала «Огонёк» есть сомнения. Один из подзаголовков в статье, посвящённой тюремной новации, так и назвали: «ГУЛАГ на всю Арктику?».
Необходимость опровергать возможную преемственность с печально известным предшественником понимают и во ФСИН. Не случайно глава ведомства Александр Калашников уже в первых же пояснениях к собственной инициативе заявляет «это будет не ГУЛАГ, это будут абсолютно новые достойные условия».
Думаю, что условия в предлагаемых трудовых лагерях будут сильно и в лучшую сторону отличаться от ГУЛАГа. Даже «химия» советских времён с её спецобщежитиями уже не была сталинскими лагерями. Да и вообще время сейчас другое, проблемы никому не нужны.
Но не будем забывать, что образ ГУЛАГа давно и «на всю катушку» используется во всех публикациях, где хотели бы нагнать мрака и создать отрицательный образ российских индустриальных гигантов.
Справедливо даже сказать, что негативная статья о промышленных объектах российского Севера без отсылок к лагерной экономике 1930-х – это как свадьба без баяна.
Вот, например, «Новая газета» критикует идею разрабатывать крупное месторождение платины в Мурманской области. Не преминули сказать, что один из местных городов «стоит на костях спецпереселенцев, которые в снегах и тундре построили комбинат и город». Хотя, казалось бы, есть ли какая-то связь между освоением месторождения в третьем десятилетии XXI века и печальными страницами истории, которые были 80 лет назад?
Нет сомнений, что, когда идея ФСИН станет реальностью, все старые страшилки про отечественную промышленность как «построенную на костях» и приводимую в движение трудом невольников, обретут второе дыхание.
Поможет ли усиление этого «черного мифа» (который к тому же вроде как перестанет быть просто мифом) российскому бизнесу отвоевывать новые рынки и удерживать уже существующих зарубежных потребителей? Вопрос риторический.
Но это не главная проблема.
«Выстрел в ногу» как меньшее из зол
В марте этого года разразился очередной скандал вокруг принудительного труда.
Шведский fashion-бренд H&M отказался закупать хлопок из Синьцзян-Уйгурского автономного района Китая из-за того, что, согласно расследованию одной из активистских организаций, предположительно на уборке хлопка в этом регионе использовался подневольный труд.
Ритейлер опубликовал предельно жесткое заявление, где не стал спорить с данными международной НКО, а решительно отмежевался от своих китайских поставщиков и заявил о конце сотрудничества.
В России эта новость не прошла незамеченной. Многие СМИ писали, что за считанные дни шведского ритейлера вытолкали в Китае примерно отовсюду. Местные маркетплейсы сняли с продаж продукцию бренда. Интернет-пользователи из КНР требовали бойкота, владельцы торговых центров разрывали договора аренды магазинов, а официальные лица прилюдно засомневались, что у одёжного бренда теперь есть будущее на гигантском китайском рынке.
Но для нас здесь важно другое.
Что заставило шведский бренд «выстрелить себе в ногу», написав столь резкий пресс-релиз и разорвав контакты с поставщиками? При этом явно понимая, что в результате они, скорее всего, потеряют крупнейший рынок на планете, где H&M, к слову, неплохо зарабатывал в предыдущие тридцать лет?
В западном корпоративном мире причины такого поведения ритейлера выглядят логичными и последовательными: компания просто выбрала меньшее из двух зол.
Большее зло – это риск попасть под расследование в рамках принятых в последние годы законов по противодействию принудительному труду и современным формам рабства.
Рабство возвращается…
Если спросить у среднестатистического россиянина, какие ассоциации всплывают в его голове, когда говорят о рабстве, то большинство вспомнит разве что отмену крепостного права в 1861 году. И кто-то ещё читал книжку «Хижина дяди Тома».
В общем, дела давно минувших дней.
Если спросить сотрудника российской компании, какое отношение рабство имеет к корпорациям, то тот недоумённо пожмёт плечами: «да никакого!».
Однако за границей где-то лет десять-пятнадцать назад тема рабства и борьбы с рабством вдруг стала возвращаться в корпоративную повестку.
Дело в том, что рабства стало на планете как будто сильно больше – по крайней мере визуально.
Во-первых, вдруг стали появляться и длительное время существовать целые гигантские области «нового варварства» – там, где правит хаос и вполне открыто торгуют людьми. Из того, что на слуху – это территории в Сирии и Ираке, которые в 2014 – 2017 годах удерживала террористическая группировка ИГИЛ (признана террористической организацией в России).
На территории Ливии, уже десять лет фактически не существующей как целостное государство, рынки рабов работают, практически не таясь – причём, как говорят, некоторые из них вообще в тех же местах, где торговали людьми в средневековье. Так сказать, возрождая традиции.
Во-вторых, с распространением соцсетей и камер в смартфонах как-то само собой стало понятно, что официальная отмена рабства государствами (последней страной, перевернувшей эту чёрную страницу, стала Мавритания, — в 1981 году) как бы не всегда означала отмену рабства на самом деле. Например, некоторые богатые восточные страны как вывозили столетиями себе невольников с африканского континента в качестве домашней прислуги – так и продолжают этим заниматься.
В-третьих, цены на золото и колтан (колумбит-танталит – минерал, добываемый преимущественно в африканском Конго и жизненно необходимый для производства электронных устройств) сделали резкий кульбит в последние пятнадцать лет. Из-за этого десятки миллионов африканцев (в том числе подростков и детей) пытают свою удачу в нечеловеческих условиях на нелегальных карьерах и делянках.
В кандалы там, конечно, никого не заковывают, но оковы долгового рабства держат посильнее наручников. Ну, и естественно, детский и подростковый труд там цветут ярким цветом. Если вам случалось бывать на таких нелегальных карьерах в Африке, то видели, что как минимум половина работающих там явно моложе 18 лет.
С этим надо было что-то делать.
Шутки в сторону
В результате шесть лет назад появился британский «Закон о противодействии современным формам рабства» (The Modern Slavery Act 2015), который дал работу десяткам юристов и от которого порой не могут уснуть руководители вполне респектабельных корпораций.
Есть несколько причин, по которым закон заставил бизнес волноваться.
Во-первых, важно теперь корпорации несут ответственность за любые случаи рабства или принудительного труда по всей своей цепочке поставщиков. И спросить за нарушения могут с каждого начальника вплоть до первого лица организации.
То есть, например, генеральный директор международного холдинга, сидящий в своей штаб-квартире в лондонском Сити, может попасть под уголовную статью за то, что, скажем, здание филиала компании в далёкой Индонезии ремонтировали рабочие-мигранты, у которых нанятая компанией строительная фирма отобрала паспорта.
Отъём документов квалифицируется как признак подневольного труда – и наказать за это могут как раз руководителей из головного офиса – даже несмотря на то, что те ни сном ни духом не знали ни о ремонте конторы, где сидит далёкий филиал, ни тем более кого там нанимали.
Надо было знать – и проверять свою цепочку поставщиков!
Во-вторых, наказания по этому закону не имеют верхнего предела. В случае тяжёлых обвинений могут назначить штраф любого размера, конфисковать имущество и отправить в тюрьму причастных к использованию принудительного труда (в том числе и первое лицо корпорации).
В-третьих, учитывая то, насколько отвратительна тема рабовладения и торговли людьми, всем понятно, что даже начало расследования по этому закону в отношении компании Х поставит жирный крест на её бизнесе ещё задолго до вынесения приговора. Причем, скорее всего, не имеет особого значения, оправдают в конечном счёте корпорацию или осудят.
Прочитав в газетах, что против компании Х завели дело по «рабовладельческой» статье, потребители разбегутся, акции рухнут, инвесторы включат заднюю передачу, а банки «на всякий случай» заблокируют счета.
В-четвертых, закон называют фактически экстерриториальным. Да, формально под него попадают корпорации, у которых годовой оборот выше 36 млн фунтов стерлингов (3.7 млрд рублей) и которые поставляют товары или услуги в Великобританию.
Но юристы неоднократно отмечали, что второе условие – довольно растяжимое. Эксперты предупреждают, что фактически под разбирательство по новому закону способна угодить любая большая компания, если она хоть каким-то боком связана с Великобританией или её финансовой системой.
А кто из бизнес-«крупняка» не связан с Туманным Альбионом? Акции одних корпораций торгуются на Лондонской бирже, у других филиалы или компании зарегистрированы в британской юрисдикции, есть счета в тамошних банках или ведутся расчёты в фунтах стерлингов… Кто-то из капитанов отечественного бизнеса отправил детей учиться в британских университетах, а кто-то обустроил себе в тех краях «запасной аэродром» на случай «непоняток» с российскими властями.
В-пятых, важно, что для доказательства состава преступления сойдут и косвенные улики. Наподобие уже упомянутого факта изъятия паспортов. Также отчет активистской организации (даже основанный на допущениях в стиле «хайли лайкли» и не до конца проверенной информации) вполне будет достаточным для запуска расследования.
Неудивительно, что в марте шведский fashion-концерн H&M так яростно отбрыкивался от сотрудничества с китайскими поставщиками, с которыми жил душа в душу все предыдущие годы. Малейшее промедление – и проблемой назовут уже не твоего поставщика, а тебя!
Можно, но нельзя
«Погодите!», скажет кто-то.
Причём здесь принудительный труд? Если посмотреть на определение принудительного труда из соответствующих международных документов, то там чётко сказано, что труд заключенных не является формой эксплуатации человека!
Да – но нет.
Даже если смотреть на чисто юридические аспекты, то здесь обширное поле для разных интерпретаций – которые, ввиду токсичности темы, всегда будут истолкованы не в пользу бизнеса.
Судите сами. Теоретически международные конвенции о запрете принудительного труда от 1930 и 1957 гг. говорят, что труд заключенных не является формой эксплуатации человека – но только при соблюдении ряда условий.
Одним из «красных флажков», свидетельствующих, что вывод «сидельцев» на работу становится чем-то предосудительным, эксперты Международной организации труда (МОТ) как раз называют ситуацию, когда человека «одалживают» поработать на частную компанию или частное лицо.
Да, в каких-то случаях МОТ считает возможной работу зэка на частном предприятии для социализации и заработка денег перед освобождением – что довольно близко к концепции советской «химии» или новой инициативы ФСИН.
Однако соответствующие европейские конвенции оговариваются, что этот труд «для социализации» должен быть «обычным» (ordinary) – то есть не в каких-то экстремальных условиях и не связанный с какими-то дополнительными рисками. Наши заключенные, судя по доступной информации, чаще всего будут нужны для работы в условиях Крайнего Севера или на приравненных к нему землях – а это даже по российскому законодательству несколько иные условия, чем обычные.
С точки зрения МОТ, важно, что человек должен дать своё осознанное согласие, что его переведут из зоны на промзону. И тут полный затык. Потому что сами эксперты международной организации сокрушаются, что в случае с заключенным даже подписанный трудовой договор или от руки написанное согласие на работу не обязательно означают, что человек готов добровольно идти на эту работу. В тюрьме или колонии человека можно заставить подписать всё, что угодно.
Британский закон о противодействии современным формам рабства ещё более категоричен на эту тему. Там прямо заявляется, что даже если работник сам согласился на принудительный труд, то это ничего не меняет – такой труд был и продолжает оставаться незаконным, а организаторов такого бизнеса ждут тюремные нары.
В общем, если российская компания попадёт под расследование по британскому «антирабскому» закону, то, в условиях, когда законодательные акты и конвенции многозначны и противоречат друг другу, решать «рабство» / «не рабство» будут судьи с Туманного Альбиона.
А какое в британскому обществе отношение к тюремному труду в интересах промышленных предприятий (тем более с благословения не самых дружественных Британии государств), видно по случаям со сделанными «на зоне» китайскими товарами.
В декабре 2019 года шестилетний мальчик нашёл в упаковке с товаром рождественскую открытку, где говорилось, что её упаковывал китайский заключенный, которого под принуждением заставляют работать в шанхайской тюрьме.
Британская торговая сеть Tesco тут же заморозила все свои дела с китайским поставщиком из-за подозрений в практиках принудительного труда. То же самое сделал австралийский одёжный ритейлер Cotton On Group.
Кстати, на китайский опыт по части тюремного труда любопытно посмотреть повнимательнее – особенно на те «шишки», которые юго-восточный сосед набивает на этом пути.
Расскажи нам, ляогай
В Поднебесной с 1950-х годов существует система «ляогай» (劳改), «исправление через труд». Это та же самая советская «химия», но только в нашей стране труд «сидельцев» на производстве сам собой прекратился с развалом Союза, а в Китае продолжается по сей день.
Судя по всему, околотюремная промышленность Китая и нынешние производственные цеха ФСИН структурно довольно похожи. (Если кто не знал, в отечественной системе исполнения наказаний и сейчас много что производят: от маринованных огурчиков до хлебопекарен, от модульных зданий до автобусных остановок и даже рыцарских доспехов (!) – один иллюстрированный каталог продукции аж на 73 страницы!).
Что в Китае, что у нас всё множество производств при «зонах» особо не «отсвечивает», работает на внутренний рынок, славы не жаждет, в телеэкран не лезет и на лондонской бирже размещаться не планирует.
И всё идёт нормально, если товары, произведённые тюремным трудом, остаются внутренним делом государства и не пересекают границу.
Важно отметить, что в Китае с 1991 года отправка такой продукции на экспорт запрещена. Но соблюдается там это далеко не всегда. Чтобы выполнить заказы крупных иностранных корпораций, их поставщики время от времени втихую берут на субподряд фабрики при тюрьмах – чаще всего те, которые шьют одежду и трикотаж. И быстро, и дешевле, и зарплата для заключенных.
Казалось бы, win-win – но не тут-то было!
В интересах западных корпораций (которым совсем не улыбается столкнуться с разъярёнными потребителями, вдруг узнавшими про «тюремное» происхождение той или иной милой вещицы) работают так называемые «расследователи цепочки поставок» (supply chain investigators). При помощи анализа открытых данных (а часто и не только открытых) они проверяют поставщиков на предмет сомнительных практик. Пойманных на тюремном труде отправляют в «чёрный список».
Но почему же западный потребитель так нетерпим к товарам, над которыми работали осуждённые? Казалось бы, дополнительный доход поможет зэкам стать на путь исправления и возместить ущерб потерпевшим?
Применительно к Китаю правозащитники говорят, что, когда заключенных привлекают к производству, то многих из них избивают, пытают, бьют электрошокерами за невыполнение нормы – и потому недопустимо приобретать любой товар такого происхождения.
Власти КНР называют такие утверждения враньём и враждебной пропагандой, а западные СМИ с готовностью подхватывают такие новости.
К слову, в КНР в 2013 году было объявлено о намерении прекратить использование труда заключенных для производства товаров. Наблюдатели связывали это с тем, что образ этих трудовых лагерей становится всё более токсичным для китайского истеблишмента. (Впрочем, остановки так и не произошло).
Игра в тюремную рулетку
Итак, подводим итоги. С какими рисками могут столкнуться российские компании, если среди их сотрудников или в штате подрядчиков будут трудиться находящиеся в заключении люди?
Во-первых, сами компании, если имеют прямое отношение к британской юрисдикции, обязаны будут отразить факт принудительного труда в обязательном ежегодном отчёте-заявлении (такой отчёт требуется в соответствии с британским законом о противодействии современному рабству от 2015 года).
Если же российские фирмы не имеют отношения к Великобритании, но поставляют свой товар на британскую территорию, то покупатель их продукции сам отчитается и укажет, что часть товара в «цепочке поставок» (supply chain) произведена, так сказать, «на тюремной тяге».
Активистские НКО изучают эти отчеты практически под микроскопом. К бабке не ходи, сразу после выхода такого отчёта начнётся кампания за то, чтобы британский покупатель (и вообще весь западный потребитель) навсегда расстался с «сомнительным» поставщиком.
Если поднимется большой шум (или даже без всякого шума), то велики риски начала расследования со стороны британского регулятора – всё по тому же жесткому «антирабскому» закону Modern Slavery Act 2015. А там, если не повезёт, решение может быть каким угодно – вплоть до гигантского штрафа, конфискации имущества или тюремного срока для топов.
(Сказанное не означает, что если компания не зарегистрирована в Великобритании или не работает напрямую с британскими фирмами, то она может спать спокойно. Ведь любой крупный бизнес, скорее всего, какими-то ниточками всё равно связан с Лондоном как одним из мировых финансовых центров. Кроме того, британский «антирабский закон» уже стал своего рода мировым стандартом. Похожие законы против современного рабства уже приняли Франция в 2017 году и Австралия годом позже – и это, по всей видимости, только начало).
Во-вторых, прознать про использование труда осуждённых внешний мир может не только из собственных отчетов корпораций, но и из расследований. Эту делянку вспахивают и активистские НКО, и аналитические центры – и люди там не зря жуют свой хлеб.
Ну, а как только выйдет отчёт о расследованиях, то тут уже всё по накатанной: заподозренная в использовании принудительного труда компания окажется под прессом общественного давления и запросов регуляторов.
В-третьих, тему принудительного труда легко использовать и в конкурентной борьбе, и в политическом активизме. И это уже относится ко всем без исключения российским компаниям, имеющим выход на внешний рынок.
Что если отбывший срок и трудовую вахту обращается к правозащитникам и говорит, что его принудили согласиться на такую работу? Или что он жил в общежитии в нечеловеческих условиях?
Или, допустим, на видео попадает сцена, когда к вышедшему на работу зэку применяют спецсредства – например, за нарушение режима или порядка на территории. Человек показывает эти видео и говорит, что его на самом деле били за невыполнение нормы или низкую выработку. И призывает бойкотировать продукцию такого-то предприятия.
А тут ещё, скажем, выясняется, что к приговору были вопросы, что уже давно написана жалоба в ЕСПЧ, да и сидит человек не совсем по «чистой» «уголовке»…
Что происходит за колючей проволокой – достоверно неизвестно. И потому любая кампания, призывающая западный рынок отказаться от такого сомнительного товара, по умолчанию попадёт «в яблочко».
Моментальное «обнуление»
Если «рабовладельческие» обвинения прилипнут к компании (или даже просто будут высказаны в адрес корпорации с какой-то фактурой или подобием фактуры в руках) – это уже начало конца.
Тема торговли людьми настолько отвратительна и токсична, что это просто в момент «обнулит» вообще всё, что организация до этого сделала по части корпоративной социальной ответственности.
При таких раскладах все отчёты по устойчивому развитию этой компании можно будет смело отправлять в мусорное ведро. Они будут примерно так же уместны, как если бы организаторы трансатлантической торговли рабами в XVIII веке рассказывали, что их корабли, битком набитые «живым товаром», движутся исключительно на парусах и потому оставляют минимальный «углеродный след».
Неудивительно, что китайские товарищи дозированно выпускают произведённый при тюрьмах товар за рубеж и используют no-name компании.
… «Кирпичный завод – два человека!»
В 1965 году в комедии «Операция «Ы» и другие приключения Шурика» было достаточно одного милиционера, чтобы отправить заключенного поработать на благо промышленности.
В 2021 году условному «кирпичному заводу» не обойтись без советов команды юристов по международному праву и группы экспертов по международной КСО, прежде чем выписывать наряд хотя бы на одного заключенного.
Уж больно цена ошибки велика.
Статья участвует в конкурсе на лучшую публикацию по КСО и социальному партнерству.
Иллюстрация: Дарья Азолина
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: