№34 #заметки_ESG_начальника

Пару дней назад я сидел и делал слайды для выступления на одной из конференций.

И, конечно, в этих слайдах была фраза, ставшая уже дежурной на мероприятиях по благотворительности после февраля этого года: «В настоящее время фактически единственным драйвером темы ESG в России является государство».

Не то чтобы это сильно в новинку (помнится, ещё Александр Пушкин писал Чаадаеву, что «правительство всё ещё единственный европеец России»), – но как-то и не очень весело.

Тут подоспела одна новость.

Вчера во второй половине дня появилось заявление российского миллиардера Владимира Потанина о том, что принадлежащий ему холдинг «Интеррос» начал процесс передачи в эндаумент Благотворительного фонда Потанина до 50 процентов акций Росбанка.

Таким образом, по словам предпринимателя, целевые капиталы фонда достигнут запланированного размера в 100 млрд руб., «что обеспечит финансовую устойчивость и долгосрочность его благотворительных программ». Потанинский фонд становится самостоятельной благотворительной организацией с независимыми органами управления.

В сообщении от Владимира Потанина указаны причины и мотивы такого решения. Однако сам жанр «публичное заявление миллиардера» предполагает определённый скепсис со стороны читателя.

Когда в одном предложении встречаются слова «миллиардер» и «благотворительность», то первая мысль во всех странах мира: нет ли тут какого-нибудь «двойного дна»?

Тенденция сомневаться в благодеяниях сверхбогатых людей в последние годы охватила даже традиционно лояльную к своим миллиардерам Америку, что уж говорить о России, всегда настороженную к человеку с большим состоянием.

Но мы как раз в той точке времени и пространства, когда «двойное дно» заподозрить трудно.

В былое время мы бы сказали, что действия Владимира Потанина – это выполнение обещаний по «Клятве дарения» (The Giving Pledge), к которой он присоединился в феврале 2013 года первым из российских предпринимателей. И тут можно было бы предположить какой-то интерес. Не секрет, что эта зародившаяся в США инициатива, когда миллиардеры публично обещают отдать половину капиталов на благотворительность, на каком-то этапе стала чем-то вроде «программы-минимум» для незападных богачей, которые хотели быть приняты за «своих» на коллективном Западе.

Но те времена в прошлом, российский бизнес считается «токсичным» на Западе практически весь поголовно, что уж говорить об уровне промышленно-финансовых магнатов.

Нет ли финансового резона в переходе активов? Может, основные бизнесы предпринимателя ждут льготы или что-то подобное? Да нет, мы не в Америке, где семейные фонды часто становятся «тихой гаванью» для налоговой оптимизации. В российском законодательстве нет каких-то внятных налоговых преференций и стимулов, которые позволяли бы подозревать коммерческий интерес в передаче половины банка в благотворительный фонд.

(Ещё придётся и потратиться на юридических и финансовых консультантов, чтобы проложить верный курс в малопроработанном и рыхлом правовом поле для эндаумента).

Распорядиться активами таким вот образом – не мог ли это быть настоятельный совет со стороны государства? Да вряд ли. Форматы «именной благотворительный фонд бизнесмена» и «независимые директора» — это не самые понятные форматы для российской административной машины.

Ещё год назад в подобных случаях можно было заподозрить, что передача активов в благотворительный фонд – это попытка вывести их из-под прямого управления того или иного бизнесмена. Могло сработать как защита от персональных санкций. Однако в 2022 году это уже не актуально. Ограничения и санкции приобрели настолько коврово-площадный характер, что активы так уже ни от чего и ни от кого не защитишь.

В общем, трудно увидеть какую-то иную мотивацию, кроме заявленных в обращении.

Первая мотивация – альтруистическая. «Человек должен делиться с обществом своими достижениями, своим успехом», – говорится в заявлении российского миллиардера.

Вторая мотивация – инструментальная, то, что называется ‘get it right’ («сделать это правильно»). То есть как сделать благотворительный фонд финансово устойчивым, а социальные программы – долгосрочными.

Сами слова ‘get it right’ вошли в обиход в корпоративной социальной ответственности в начале нулевых, когда мировые корпорации впервые стали отдавать большие деньги на социальные и экологические программы в независимое управление. Тогда в полный рост встал вопрос, как управлять этими суммами так, чтобы благие дела не заканчивались досрочно по причине внезапного усыхания финансового ручейка.

Обеспечение эндаумента при помощи акций работающего и генерирующего прибыль бизнеса – это один из эффективных способов сделать фонд устойчивым на многие годы вперёд.

Как пишет Потанин, «предприниматели должны не просто выделять средства на благотворительность, но сделать общественную пользу частью своих бизнес-моделей».

Как мы знаем, раньше во многих бизнесах продвижение ESG-практик было связано с надеждой на получение иностранного «зелёного финансирования», а международные ESG-агентства следили, чтобы всё было по правилам.

Сейчас нет ни первого, ни второго – и это надолго. Эти драйвера закончились. Отсюда и разговоры про то, что из драйверов ESG-повестки осталось только российское государство.

Однако личный альтруистический интерес бизнесменов и готовность сделать филантропический кейс правильным и долгосрочным могут быть неплохой альтернативой покинувшим Россию ESG-драйверам.

По крайней мере, масштабное пополнение эндаумента Благотворительного фонда Потанина даёт такую надежду.

#социальный_антрополог_на_службе_у_корпораций