Андрей Шаронов: Возврат к ESG-повестке, в случае ее приостановки, обойдется гораздо дороже, чем попытка сохранить это движение
Философия ESG
– Вы возглавляете ESG Альянс со времени основания – с 2022 года. Как давно вы погружены в эту тему?
– С темой начал знакомиться, работая в школе «Сколково», с 2015 года, когда у нас был создан Центр устойчивого развития при поддержке компании «Юнилевер».
– Что для вас ESG?
– Я бы применил более широкое понятие – «устойчивое развитие». Для меня это корпоративное преломление повестки устойчивого развития, новое мировоззрение.
Новое – не в том смысле, что раньше об этом никто не думал, а в том, что оно сгруппировано таким образом, что включает большое количество совершенно разных тем: экологию, климат, социальную политику, корпоративное управление, равные возможности, антикоррупционную политику и так далее. То есть это в некотором смысле новая религия в светском воплощении.
– Вы восемь лет уже в этой теме, сейчас – во главе ESG Альянса. Повлияло ли лично на вас погружение в эту тему?
– Мне кажется, да. Эта тема предполагает какое-то большее соучастие, большее сопереживание и большее ощущение себя частью глобального мира, глобального механизма – вне зависимости от политической ситуации, границ, военных операций, – поскольку она дает возможность прочувствовать взаимозависимость и хрупкость. И, конечно, это влияет на мировоззрение, и, как следствие, на поведение и принятие решений.
– Есть точка зрения, что весь замысел ESG основан на сдвиге фокуса с интересов акционеров (shareholders) на модель заинтересованных сторон (stakeholders).
– То, о чем вы говорите, это вообще история XX-го века, когда долгое время шла дискуссия на очень высоком уровне, для чего все-таки нужны компании. И знаменитый американский экономист Милтон Фридман, лауреат Нобелевской премии, говорил, что главная ответственность компаний – приносить прибыль своим акционерам.
Это была довольно популярная точка зрения. А еще, если смотреть чуть глубже в историю, было несколько судебных процессов, в которых, например, участвовал Генри Форд, против которого пытались воевать профсоюзы. И суды в данном случае поддерживали как раз сторону акционеров и менеджеров, считая, что компании созданы для того, чтобы возвращать прибыль акционерам на их инвестиции. Ситуация стала меняться после пятидесятых годов прошлого века, во многом за счет активистов, которые начали говорить, что это очень близорукая позиция. И что компания, которая смотрит только на прибыль акционеров, ведет себя не корпоративно, наплевав на интересы сотрудников, местных сообществ.
Здесь большое значение имел доклад ООН «Наше общее будущее». Как раз тогда появился термин «устойчивое развитие» (хотя эксперты говорили об этом уже давно) и некоторые корни идут от Вернадского: ноосфера – сфера разума, когда разум стал планетообразующим фактором. Учёный тоже говорил о том, что смотреть только на прибыль – это слишком узкое представление.
После публикации доклада «Наше общее будущее» произошел поворот, смысл которого в том, что глобальные проблемы, в том числе с климатом и голодом, могут быть решены только совместными усилиями. Ни одна страна, ни тем более группа компаний, не в состоянии решить их по-отдельности. И вот начался процесс перехода от shareholders-капитализма к stakeholders-капитализму. К капитализму акционеров постепенно добавили сотрудников, поставщиков и клиентов, а потом местные сообщества, группы активистов, меньшинства и так далее.
Представление о том, что, ведя свой бизнес, вы должны думать, как он отразится на другой стороне планеты (от этого зависит долгосрочная устойчивость, в том числе, и вашего собственного бизнеса) – философия «взмаха крыла бабочки», предполагающая осознание того, насколько мир хрупок и взаимозависим. Это и является одной из основ концепции устойчивого развития.
– Не только в России, но и на Западе есть примеры, когда акционеры больше заинтересованы в прибыли, чем в ESG-повестке.
– Да, справедливости ради надо сказать, что есть кейсы, когда акционеры увольняют своих CEO, обосновывая это тем, что они «пиарятся» за счет прибыли акционеров, стараясь казаться самыми зелеными компаниями, самыми зелеными CEO в ущерб интересам акционеров, в ущерб возврата на их инвестиции. Такие примеры есть, однако, существуют и другие.
Одними из драйверов зеленых инвестиций были институциональные инвесторы и фонды, в том числе и американские, где сейчас мы тоже наблюдаем раскол. Они принимали на себя обязательства не вкладываться в индустрии, связанные с повышенным выбросом парниковых газов или загрязнением окружающей среды. То есть сознательно жертвовали своей доходностью в пользу создания благ для более широкого круга стейкхолдеров.
В настоящее время мы наблюдаем два противоречивых процесса в мире. Например, в США сейчас компании и штаты, ассоциирующие себя с Республиканской партией, борются с подобными ограничениями для инвестиций. Они считают, что если инвестиционный фонд, его управляющая компания, берет на себя обязательства инвестировать в ESG, то делает это за счет прибыли вкладчиков, за счет прибыли пайщиков этого фонда или акционеров этой компании. А это, по их мнению, нарушает права акционеров, и те пытаются это оспаривать через суд и даже принимают решения, запрещающие инвестировать, например, пенсионные деньги в фонды, которые предпочитают выбирать для инвестиций именно зеленые проекты.
– То есть по-прежнему идет борьба за умы, за экосознание. А готовы ли вы подписаться под тезисом, что экономика в основе своей моральная категория?
– Это из серии выдавать желаемое за действительное. У экономики нет морали, потому что мораль – это признак мыслящих существ, и у них могут быть совершенно разные представления о морали. Мы говорили о Милтоне Фридмане, о коллизии между республиканцами и демократами по поводу повестки устойчивого развития в США. И те, и другие считают себя абсолютно моральными. Это всегда вопрос выбора ценностей. Экономика моральна настолько, насколько моральны люди, участвующие в производстве.
Стандарты, открытость и прозрачность
– Расскажите о проекте Альянса и Интерфакса по запуску цифрового сервиса сопоставления ESG-показателей, который состоялся в конце июля?
– Это первый в России публичный сервис раскрытия и сопоставления нефинансовой информации российских компаний ESG Disclosure.
Я рассматриваю этот проект как существенную веху в развитии инфраструктуры ESG в Российской Федерации и возможность для неограниченного круга пользователей иметь доступ к этой информации. На ресурсе уже больше шестисот компаний. Это, по меркам российского рынка, большое число организаций, которые раскрывают свои нефинансовые данные в публичной корпоративной информации.
При этом, что очень важно, это не рейтинг, т.е. не попытка выстроить компании по ранжиру, кто лучше, кто хуже. Но это дает возможность любому пользователю получить данные по любой компании и сравнить их между собой по разным параметрам.
Сервис позволяет делать эту информацию наглядной и доступной, она бесплатна для всех заинтересованных сторон. И первый шаг, без которого этот ресурс был бы невозможен, – это добровольное раскрытие компаниями своей нефинансовой информации. Разные компании, прежде всего крупные, ориентированные на глобальные рынки, уже довольно давно раскрывают такую информацию. Я знаю, что «Русал», например, в этом году в девятнадцатый раз издал свою нефинансовую отчетность. Сервис агрегирует все эти данные из различных официальных источников и позволяет в два клика находить интересующую информацию, сопоставлять цифры по одному или нескольким десяткам гармонизированных показателей.
– В связи с последними изменениями, каких международных и российских инициатив и стандартов в области ESG и устойчивого развития компании продолжают придерживаться?
– Все-таки самый важный, насколько я помню по опросам, – это стандарт GRI, на него ориентируются компании. Дальше – связанные с Международными стандартами финансовой отчётности (МСФО). Главное, что появилось в корпоративной отчетности за последнее время, – это TCFD – рекомендации по раскрытию финансовой информации по изменению климата, т.е. требование о включении в отчет оценки рисков изменения климата и мер, предпринимаемых компаниями для смягчения этих рисков и для адаптации к ним.
Идет конвергенция. Недавно приняты стандарты IFRS S1 (General Requirements for Disclosure of Sustainability-related Financial Information) и IFRS S2 (Climate-related Disclosures). Они сближают требования МСФО с нефинансовой отчетностью для того, чтобы компании делали это один раз и проще. Это темы, которые интересуют Альянс.
– А какие национальные системы оценки деятельности в области устойчивого развития, рейтингования имеют для вас особое значение?
– Все рейтинги, которые существуют в Российской Федерации. Мы на постоянной основе держим связь с пятью рейтинговыми агентствами, оперирующими на рынке. В настоящий момент, например, обсудили с ними совместные планы в связи с выпуском Банком России методических рекомендаций о присвоении ESG-рейтингов.
– А как изменилась за последнее время открытость компаний в области устойчивого развития?
– В 2022 году Банк России и Правительство разрешили не публиковать финансовую информацию, или делать изъятия. И, конечно, много компаний воспользовались этой возможностью: стали сокращать, либо вообще прекратили публиковать информацию – и финансовую, и нефинансовую. Спустя некоторое время Банк России озаботился этим и настойчиво предложил возобновить публикацию. Мне кажется, компании и сами к этому возвращаются. И, конечно, вопрос необходимости введения в стране обязательного раскрытия нефинансовых данных компаний в настоящее время обсуждается на уровне Министерства экономического развития, Банка России с участием крупных объединений бизнеса.
– А если говорить об открытости информации о ESG-рисках, есть ли какие-то тенденции?
– Чтобы квалифицированно ответить на этот вопрос, нужно изнутри понимать, какие у компании есть риски, и какие она раскрывает.
Если социальных или экологических рисков мы не видим, то и никогда не узнаем о них. Важно обратить внимание на два момента. Первый – как сама компания относится к рискам. Второй – как она их раскрывает.
– А как подать информацию, чтобы она не воспринималась как гринвошинг?
– Проблема гринвошинга в том, что результаты деятельности в области ESG преувеличены, и, в общем, здесь никаких оригинальных рецептов нет. Компании должны следить за адекватностью своих сообщений тем действиям, которые они предпринимают. Доверие к достоверности информации повышает аудит нефинансовой отчетности. И мы видим, что многие компании его делают.
Кнут и пряник
– Что бы вы рекомендовали для популяризации лучших практик устойчивого развития?
– Я столкнулся с тем, что уже довольно много ресурсов описывают эти практики. На мой взгляд, уровень интереса и посещаемости этих ресурсов очень невысокий.
То есть проблема не в том, что нет информации о лучшем опыте, а в том, что мало организаций им интересуются. Поэтому нужно работать через стимулирование спроса на подобную политику и информацию.
– А как вы видите это стимулирование?
– Это должен делать регулятор через механизмы кнута и пряника. С одной стороны – через ужесточение норм, связанных как с самим поведением компаний, так и с информированием о результатах тех или иных действий. А с другой – стимулировать «зеленое» поведение через государственные закупки, субсидирование проектов, снижение стоимости заемных денег. Например, в Китае последние три-пять лет активно применяется политика государственного субсидирования, что повышает интерес компаний к проектам с ESG-фокусом.
– За последнее время на законодательном уровне в России принято много шагов для поддержки ESG. Чего еще не хватает, чтобы инфраструктура по поддержке ESG-проекта оказалась полностью сформирована?
– Знаете, в мире нет стандарта, который бы говорил, что значит полностью сформированная инфраструктура. Мир тоже идет наощупь, развивая ее.
В каких-то странах повестка развивается лучше, в каких-то хуже. Да, в России с 2019-го по 2021 годы были приняты ряд нормативных актов, которые устанавливают правила поведения в ESG-сферах. Процесс продолжается и совершенствуется. Эти нормативные акты должны, с одной стороны, служить «кнутом», чтобы компании избегали нарушений в виде ненадлежащей социальной политики, выбросов. С другой – «пряником».
Им могут быть бюджетные субсидии, изменения нормативов. Для финансовых организаций, которые кредитуют устойчивые проекты или устойчивые организации, этими пряниками могут быть дополнительные условия в государственных закупках, когда компании, которые демонстрируют зеленое поведение, организуя зеленые цепочки поставок, получают преференции по сравнению с теми, кто этого не делает. В этой теме примеры подает опять же Китай. Там уже три с половиной процента государственных закупок (а это астрономическая сумма с учетом размера Китая) регулируются нормами, связанными с ESG-показателями компаний. То есть речь идет о допуске или недопуске отдельных поставщиков к отдельным государственным торгам.
Стимулы в виде пряников надо давать за то, что компании опережают эти нормы и добровольно реализуют проекты, которые приводят к сокращению выбросов, повышению качества окружающей среды, улучшению условий работы сотрудников, росту качества жизни локальных сообществ. Таких стимулов сейчас не хватает, и задача регуляторов – думать об их создании.
Конечно, мы находимся в ситуации, когда у нас есть еще сто двадцать проблем, требующих внимания и средств, но важно не отбить охоту у компаний двигаться в этом направлении под предлогом, что сейчас очень тяжело, что мы находимся все в мировой изоляции, что повестка уходит на второй план. Как говорят эксперты, если компании уйдут из этой темы, им все равно придется в нее возвращаться, но возврат будет гораздо дороже, чем попытка сохранить это движение, сохранить внутри компании все бизнес-процессы, связанные с поддержанием повестки устойчивого развития.
Прогнозы и планы
– Уже понятно, что налаживание кооперации на Востоке, в частности, в Азиатско-Тихоокеанском регионе, – одна из центральных тем на ближайшую перспективу. Тот же АТЭС выглядит альтернативой западным моделям, в том числе в области корпоративной устойчивости. Согласны ли вы, что требования по ESG азиатских рынков, в том числе ненавязывание обязательных стандартов, близки к потребностям отечественного бизнеса?
– Впечатление, что в Азии все спят и никогда не слышали о повестке ESG, сильно преувеличено. Конечно, слышали и, конечно, процесс идет. Идет процесс сближения национальных требований разных стран. Да, с разной скоростью, с разным уровнем, но такое сближение идет, потому что все равно мир пока остается в модели глобального рынка.
Рынок сегментируется, и то, что происходит с Россией, –это как раз подтверждение этому. Россия утратила прямые выходы на часть глобальных рынков, но при этом остается участником этих рынков, например, через цепочки поставок своей продукции в Китай. Страна является крупнейшим торговым партнером Европы наряду с Соединенными Штатами. Европа покупает большую часть экспортной продукции Китая, а внутри – российская продукция. И в этом смысле российские поставщики в Китае столкнутся с требованиями CBAM – механизма трансграничного углеродного регулирования. И они вынуждены будут раскрывать всю информацию по европейским стандартам. То есть, торгуя с Китаем, придется раскрывать информацию по европейским стандартам в той части продукции, которая пойдет на дальнейший экспорт в Европу. Это означает, что российские компании будут вынуждены ориентироваться на европейскую юрисдикцию, чтобы оставаться участниками глобального рынка.
– Каковы ваши прогнозы по ситуации в сфере устойчивого развития в России и в мире?
– Я не ожидаю каких-то резких движений ни в России, ни в мире. В мире повестка у лидеров, прежде всего в Европе, идет весьма активно: там применяются и кнут, и пряник, в большей степени даже кнут. Это значит, что компании, которые не соответствуют этим требованиям, будут нести дополнительные издержки. Механизм регулирования, который Европа вводит фактически с этого года (в полной мере он заработает с 2026 года) – трансграничный. Это очень серьезный кнут для части компаний, а для той части компаний, которые уже соответствуют высоким ESG-стандартам, – пряник.
России же в текущей ситуации, которая чрезвычайно тяжела и для компаний, и для правительства, важно не потерять значимость этой повестки в общественном мнении. Важно, чтобы бизнес и власть не сказали друг другу, что сейчас не время этим заниматься, давайте вернемся когда-нибудь позже. Такая остановка и возврат обойдутся существенно дороже для российской экономики.
– На что вы сейчас делаете упор в работе Альянса, когда ситуация настолько напряженная?
– На знаковые инфраструктурные проекты, каждый из которых рождается в ответ на потребности бизнеса и складывающуюся конъюнктуру рынка. Каждый является уникальным для рынка (то есть аналогов не существует). Пример с сервисом ESG Disclosure в партнерстве с группой Интерфакс – как раз демонстрация одного из таких проектов. На 23-24 год мы запланировали к выпуску еще несколько подобного рода масштабных инициатив: это и Методология (стандарт) оценки вклада бизнеса в Национальные цели РФ, и уникальная Интерактивная карта климатических инициатив российского бизнеса, и Индекс качества жизни малых и средних городов России. В основе создания каждого такого проекта – синхронизация позиций внутри крупного бизнеса, работа с регуляторами, с Банком России, институтами развития по конкретным нормативным актам, которые касаются этих же самых тем.
В наших планах – работа по просвещению населения с тем, чтобы жители городов начали любить «музыку» и понимать ее. Это и международное сотрудничество, и компенсация потери части международных стандартов и организаций, которые ушли из России с тем, чтобы наши компании продолжали иметь стандарты, ориентиры, с которыми работать. Вот это задачи Альянса.
– А есть ли совет, который вы бы дали тем компаниям, кто только задумывается какой философии придерживаться?
– Я не люблю давать советы, я бы предложил поглубже вникнуть в эту тему. Подумать о том, что если одна часть мира стремится к тому, чтобы очиститься, отказаться от вредных технологий, и сама предпринимает большое количество шагов в этом направлении, то нужно опасаться большого разрыва, когда компания, которая не обращает внимания на эти требования, станет просто неинтересной этой части мира. Это плохая история для этой компании. Наверное, найдутся покупатели на ее продукцию, но это во временной перспективе.
Также нужно думать и о качестве жизни в городе, где мы живем, где находится наше предприятие. Дальше задуматься, что происходит с нашей продукцией, какой углеродный след она оставляет, как много отходов она создает, и что мы делаем, чтобы уменьшить этот след. Или, что еще лучше, стимулировать повторное использование.
Со временем государство заставит бизнес задуматься об этом на законодательном уровне. Если вы рассчитывали, что и так сойдет, то через какое-то время вы окажетесь в ситуации, когда нужно будет поторопиться с инвестициями, которые другие сделали раньше. Потому что в этой ситуации не сможете работать с таким уровнем выбросов и отходов, неиспользования вторичного сырья.
И последнее – это этический фактор: насколько каждый чувствует ответственность за качество среды, в которой предстоит жить детям и внукам. В каком состоянии они получат нашу планету: это будет тупиковый путь или все-таки ситуация, которая даст возможность достойной жизни?
Андрей Шаронов, генеральный директор Национального ESG Альянса
Фото из архива ESG Альянса
Статья подготовлена с использованием гранта Президента Российской Федерации на развитие гражданского общества, предоставленного Фондом президентских грантов.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: