Как причинить максимум добра?
ТАСС и фонд «Друзья» рассказывают о зонах роста в благотворительности.
С вероятностью 69% вы участвовали в благотворительности.
По крайней мере, об этом говорят данные ВЦИОМа. Ещё эти данные говорят о том, что с вероятностью 20% вы не просто жертвовали деньги на улице, а поддерживали благотворительные фонды и организации.
Современные благотворители сходятся в том, что давать милостыню — не очень правильно. Если вы хотите помочь человеку, который собирает пожертвования на улице, то лучше предложите ему продукты, тёплые вещи, информацию (телефоны благотворительных организаций, которые могут ему помочь), но не деньги. Прямое пожертвование сложно отследить. Даже если вы просто переводите деньги родственнику тяжело болеющего человека, вы не можете быть на сто процентов уверены, что они действительно будут потрачены на решение проблемы. Деньги лучше жертвовать в благотворительные фонды с хорошей репутацией, открытой отчётностью и регулярными аудиторскими проверками. Только тогда вы сможете точно быть уверены, что ваши деньги будут потрачены во благо.
Всего вместе с другими людьми за 2018 год вы пожертвовали как минимум 17 млрд рублей.
Именно столько пожертвований совершили люди по подсчётам крупнейшего в России каталога благотворительных организаций «Русфонд.Навигатор».
Скорее всего, пожертвований было ещё больше. Ведь эти данные не учитывают доходы фондов с целевого капитала, взносы попечителей, прямые пожертвования компаний и меценатов и другие поступления.
В России есть четыре больших каталога благотворительных фондов: «Русфонд.Навигатор», «Добро.Mail.ru», «Благо» и «Нужна помощь». Каждый из этих каталогов содержит в себе так называемые белые фонды — организации, у которых открыты учредительные документы, известны имена руководителей и сотрудников, а отчёты размещены на сайте Министерства юстиции. Пожертвования в эти фонды точно дойдут до адресата.
Более того, есть основания полагать, что общий объём российской благотворительности значительно превышает даже эти 17 млрд рублей. Центр управления благосостоянием и филантропии московской школы управления «Сколково» в своём исследовании предлагает оценку 340–460 млрд рублей. А ведь это около 10% российского бюджета на здравоохранение за 2019 год.
До последнего времени траты на благотворительность только росли. Так, по данным «Русфонда», за шесть лет наблюдений объём фандрайзинга удвоился. Однако дальнейший рост нам сложно прогнозировать в силу фактора пандемии COVID-19.
Рост благотворительности — это очень здорово и очень важно.
За каждой цифрой привлечённых средств, будь то миллиард или рубль, стоят люди, нуждающиеся в помощи. Люди, чьи тяготы мы с вами смогли чуть облегчить.
При позитивной тенденции роста сумм, которые собирают фонды, размещённые в каталогах, есть и негативный тренд. Совместное исследование фонда «Нужна помощь» и агентства Tiburon Research, проведённое в 2019 году, показало, что общее количество доноров, скорее, сокращается (в 2018 году 84% опрошенных поддерживали благотворительные организации, а в 2019-м — уже только 75%). Главной причиной такого падения авторы исследования считают то, что у людей стало меньше денег.
Давайте задумаемся, как люди принимают решение о том, куда и как жертвовать.
Обычно мы стремимся оказать помощь в тот момент, когда сопереживаем человеку в беде. Когда встречаем усталого бездомного на улице города. Когда помогаем знакомым собрать деньги на лечение (или сами собираем на лечение своим близким). Когда узнаём историю о человеке, который нуждается в помощи, из журналистской истории. Когда смотрим репортаж о стихийном бедствии. Мы действуем эмоционально, откликаясь на чужую боль, которая вдруг откликается в нас самих.
Большая часть средств уходит на помощь тяжелобольным детям и детям-инвалидам — самой уязвимой и открытой к эмпатии социальной группе.
А теперь давайте подумаем, как бы мы распоряжались деньгами, если бы делали выбор менее эмоционально. Куда бы мы вложили наши ресурсы, если бы поставили перед собой одну-единственную цель — принести максимум пользы. Как в таком случае строить стратегию выбора? И как вообще можно подсчитать эффективность отдельно взятого пожертвования?
Не мы первые задались этими вопросами. Существует целая когорта меценатов, философов, исследователей, которые развивают социальное движение под названием «эффективный альтруизм». Этот подход к благотворительности стремится оценить стоимость решения социальных проблем: сколько стоит воспитать собаку-поводыря, чтобы помочь слепому, сколько стоит спасти ребенка от малярии в Уганде, а сколько — наладить системную и массовую профилактику рака груди. А затем на основании этих оценок вложить имеющиеся финансовые и людские ресурсы в те сферы, где они принесут максимальный результат.
Давайте попробуем оценить, какие области в российской благотворительности имеют наибольший потенциал для вложения человеческих и финансовых ресурсов. Для этого воспользуемся исследованием фонда «Друзья». В его основании лежит смелая гипотеза.
Назовём зоной роста те проблемы, в решении которых Россия значительно отстаёт от стран сопоставимого уровня развития.
То есть если страна, обладающая такими же ресурсами, как и Россия, справилась с проблемой, то и мы сможем её решить. И чем сложнее ситуация в той или иной сфере, тем больше потенциальная выгода от решения этой проблемы.
Нас можно упрекнуть в том, что мы сравниваем системы здравоохранения двух государств и на этом основании выписываем «рецепты» для НКО и благотворительных фондов, но это лучший способ оценки из имеющихся. Британскому ученому-статистику Джорджу Боксу принадлежит известное высказывание «Все модели неверны, но некоторые — полезны», и мы надеемся, что это небольшое исследование сподвигнет к дискуссии других исследователей, которые найдут способ подтвердить или опровергнуть наши тезисы.
Как можно посчитать эффективность благотворительности?
Допустим, что «эффективно помогать» — значит «спасти больше человеческих жизней». Но как посчитать количество человеческих жизней? Всемирная организация здравоохранения (ВОЗ) разработала показатель для этих целей — число потерянных лет жизни (years of life lost, YLL). Давайте разберёмся, как рассчитывается этот показатель.
Максимальная ожидаемая продолжительность жизни для мужчины в возрасте 62 лет — 85 лет. Значит, из-за рака печени человек «потерял» 23 года жизни.
Ожидаемая продолжительность жизни (ОПЖ) каждого возраста и пола разная: так, например, считается, что 27-летняя женщина в России проживет в среднем ещё 50,64 года, 62-летний мужчина — 14,74 года. А ожидаемая продолжительность жизни новорожденного — это то, что мы называем средней продолжительностью жизни.
Для расчёта показателя YLL берётся значение ОПЖ не в России, а в той стране, где это значение максимальное, в данном примере — в Италии.
Давайте сравним количество потерянных лет жизни в России с положением дел в других странах.
Россия в принципе теряет больше лет жизни, чем страны с сопоставимым уровнем развития экономики, образования и медицины. Можно предположить, что сократить отставание хотя бы до среднего уровня — вполне посильная задача. Общий разрыв складывается из множества отдельных причин смерти.
Например, по большинству онкологических заболеваний ситуация в России немного лучше, чем у соседей. Но много лет жизни теряется за счёт сердечно-сосудистых заболеваний. Чтобы вернее оценить степень разрыва, нужно смотреть не только на абсолютные (на сколько мы отстаём), но и на относительные (во сколько раз мы отстаём) значения. Иначе нас могут запутать большие числа. Например, больных ишемической болезнью сердца гораздо больше, чем кардиомиопатией. Поэтому на первый взгляд кажется, что первый разрыв больше, чем второй, — при этом с ишемической болезнью ситуация в России хуже в 1,5 раза, а по кардиомиопатии — почти в 4.
Теперь объединим оба сравнения. Чтобы увидеть одновременно и относительную, и абсолютную разницу между причинами смерти, сопоставим обе шкалы («на сколько» и «во сколько раз»). Вертикальная ось на таком графике отвечает за «тяжесть» разрыва — то есть отвечает на вопрос, насколько эффективно решение проблем в этой области. Горизонтальная ось показывает, насколько разрыв велик количественно — так мы понимаем масштаб этого разрыва.
То есть мы ищем проблемы, по которым Россия отстаёт многократно, и решение которых при этом ведёт к спасению большого количества жизней.
Возьмём к примеру категорию «энцефалит». Здесь мы в три раза отстаём от сопоставимых стран, но при этом количественно разрыв очень мал. Это происходит из-за того, что количество смертей в этой категории в целом очень небольшое.
С полным исследованием можно познакомиться на сайте ТАСС.
Сообщить об опечатке
Текст, который будет отправлен нашим редакторам: